Тихо сумрак набегает, Звучно маятник стучит, Кто-то ясный к нам слетает, О нездешнем говорит…
Там, снаружи, беспокойно: Зажигаются огни, И шумливо, и нестройно Бродят призраки одни.
Милых образов не видно, Всё туманно впереди, И глядеть туда обидно, – От окошка отойди,
Посиди со мною рядом. Слышишь, – маятник стучит, Кто-то кроткий, с ясным взглядом, О нездешнем говорит.
«Вдали, над затравленным зверем…»
Вдали, над затравленным зверем, Звенит, словно золотом, рог. Не скучен боярыне терем, И взор её нежен и строг. Звенит над убитым оленем, Гремит торжествующий рог. Коса развилась по коленям, А взор и призывен, и строг. Боярин стоит над добычей, И рог сладкозвучен ему. О, женский лукавый обычай! О, сладкие сны в терему! Но где же, боярин, твой кречет? Где верный сокольничий твой? Он речи лукавые мечет, Целуясь с твоею женой.
«Всё, что ей память сохранила…»
Всё, что ей память сохранила В душевной глубине, Быть может, снова оживила Последних изменений сила В могильной тишине, И сон последний, сон прощальный Ей снится, – милый, но печальный.
«Запах асфальта и грохот колёс…»
Запах асфальта и грохот колёс, Стены, каменья и плиты… О, если б ветер внезапно донёс Шелест прибрежной ракиты!
Грохот на камнях и ропот в толпе, – Город не хочет смириться. О, если б вдруг на далёкой тропе С милою мне очутиться!
Ясные очи младенческих дум Сердцу открыли бы много. О, этот грохот, и ропот, и шум, – Пыльная, злая дорога!
«Запоздалый ездок на коне вороном…»
Запоздалый ездок на коне вороном Под окошком моим промелькнул. Я тревожно гляжу, – но во мраке ночном Напряжённый мой взор потонул. Молодые берёзки печально молчат, Неподвижны немые кусты. В отдалении быстро копыта стучат, – Невозвратный, торопишься ты. Одинокое ложе ничем не согреть, Бесполезной мечты не унять. Ах, еще бы мне раз на тебя посмотреть! Ах, еще б ты промчался опять!
«Туманный день глядит в окно…»
Туманный день глядит в окно, В душе и пасмурно, и строго. Воспоминания давно Стоят угрюмо у порога Изнемогающей души, Не появляясь, не скрываясь, – О днях, когда в немой глуши Я жил, восторгами питаясь, Далёкий призрак возлюбя, Мечтою обнимая тени, И жизнь недужную губя
Стихи. Книга третья
«Передрассветный сумрак долог…»
Передрассветный сумрак долог, И холод утренний жесток. Заря, заря, раскинь свой полог, Зажги надеждами восток.
Кто не устал, кто сердцем молод, Тому легко перенести Передрассветный долгий холод В истоме раннего пути.
Но кто сжимает пыльный посох Сухою старческой рукой, Тому какая сладость в росах, Заворожённых тишиной!
«Побеждайте радость…»
Побеждайте радость, Умерщвляйте смех. Всё, в чем только сладость, Всё – порок и грех. Умерщвляйте радость, Побеждайте смех.
Кто смеётся? Боги, Дети да глупцы. Люди, будьте строги, Будьте мудрецы, – Пусть смеются боги, Дети да глупцы.
«В поле не видно ни зги…»
В поле не видно ни зги. Кто-то зовёт: «Помоги!» Что я могу? Сам я и беден, и мал, Сам я смертельно устал, Как помогу?
Кто-то зовёт в тишине: «Брат мой, приблизься ко мне! Легче вдвоём. Если не сможем идти, Вместе умрём на пути, Вместе умрём!»
«Отвори свою дверь…»
Отвори свою дверь, И ограду кругом обойди. Неспокойно теперь, – Не ложись, не засни, подожди.
Может быть, в эту ночь И тебя позовёт кто-нибудь. Поспешишь ли помочь? И пойдёшь ли в неведомый путь?
Да и можно ли спать? Ты подумай: во тьме, за стеной Станет кто-нибудь звать, Одинокий, усталый, больной.
Выходи к воротам И фонарь пред собою неси. Хоть бы сгинул ты сам, Но того, кто взывает, спаси.
«Я лицо укрыл бы в маске…»
Я лицо укрыл бы в маске, Нахлобучил бы колпак, И в бесстыдно-дикой пляске Позабыл бы кое-как Роковых сомнений стаю И укоры без конца, – Все, пред чем не поднимаю Незакрытого лица.
Гулкий бубен потрясая Высоко над головой, Я помчался б, приседая, Дробь ногами выбивая, Пред хохочущей толпой. Вкруг литого, золотого, Недоступного тельца, Отгоняя духа злого, Что казнит меня сурово Скудной краскою лица.
Что ж меня остановило? Или это вражья сила Сокрушила бубен мой? Отчего я с буйным криком