Будем дети, будет смех, Будет сладкая любовь, Будет зло, и будет грех, И опять прольётся кровь.
Снова круг мой завершив, Стану мёртв и стану жив, И твою игру прерву, Может быть, и наяву.
«Этот сон-искуситель…»
Этот сон-искуситель, Он неправдою мил. Он в мою роковую обитель Через тайные двери вступил, –
И никто не заметил, И не мог помешать. Я желанного радостно встретил, И он сказочки стал мне шептать.
Расцвели небылицы, Как весною цветы, И зареяли вещие птицы, И пришла, вожделенная, ты…
Этот сон-искуситель, Он неправдою мил. Он мою роковую обитель Безмятежной мечтой озарил.
«Постройте чертог у потока…»
Постройте чертог у потока В таинственно-тихом лесу, Гонцов разошлите далёко, Сберите живую красу, – Детей беспокровных, Голодных детей Ведите в защиту дубровных Широких ветвей.
Проворные детские ноги В зелёном лесу побегут И в нём молодые дороги Себе обретут, Возделают детские руки Эдем, для работы сплетясь, – И зой их весёлые звуки Окличет, в кустах притаясь.
«Ветер в трубе…»
Ветер в трубе Воет о чьей-то судьбе, – Жалобно стонет, Словно кого-то хоронит.
«Бедные дети в лесу! Кто им укажет дорогу? Жалобный плач понесу Тихо к родному порогу,
Ставнями стукну слегка, Сам под окошком завою, – Только немая тоска К ним заберётся со мною.
Им непонятен мой зов. Дети, обнявшись, заплачут. Очи голодных волков Между дерев замаячут».
Ветер в трубе Плачет о чьей-то судьбе, – Жалобно стонет, Словно кого-то хоронит.
«Ангельские лики…»
Ангельские лики, Светлое хваленье, Дым благоуханий, – У Творца-Владыки Вечное забвенье Всех земных страданий.
Ангел вопрошает: «Бледный отрок, ты откуда? Рано дни тебе наскучили». Отрок отвечает: «На земле мне было худо. Мать с отцом меня замучили».
У Творца-Владыки Вечное забвенье Всех земных страданий, – Ангельские лики, Светлое хваленье, Дым благоуханий.
«Целый день бранили, Ночью руки мне связали, На чердак свели раздетого, Долго палкой били, Долго розгами терзали, – Вот и умер я от этого».
Ангельские лики, Светлое хваленье, Дым благоуханий, – У Творца-Владыки Вечное забвенье Всех земных страданий.
«Келья моя и тесна, и темна…»
Келья моя и тесна, и темна. Только и свету, что свечка одна.
Полночи вещей я жду, чтоб гадания Снова начать, И услыхать Злой моей доли вещания.
Олово, ложка да чаша с водой, – Всё на дощатом столе предо мной.
Олово в ложке над свечкой мерцающей Я растоплю, И усыплю Страх, моё сердце смущающий.
Копоть покрыла всю ложку мою. Талое олово в воду я лью.
Что же пророчит мне олово? Кто-то стоит И говорит: «Взял же ты олова, – злого, тяжелого!»
Острые камни усеяли путь, Меч изострённый вонзился мне в грудь.
«Голос наш ужасен…»
Голос наш ужасен Нашим домовым; Взор наш им опасен, – Тают, словно дым.
И русалки знают, Как мы, люди, злы, – Вдалеке блуждают Под защитой мглы.
Нечисть вся боится Человечьих глаз, И спешит укрыться, – Сглазим мы как раз.
«Много было вёсен…»
Много было вёсен, – И опять весна. Бедный мир несносен, И весна бедна.
Что она мне скажет На мои мечты? Ту же смерть покажет, Те же все цветы,
Что и прежде были У больной земли, Небесам кадили, Никли да цвели.
«Узкие, мглистые дали…»
Узкие, мглистые дали. Камни везде и дома. Как мне уйти от печали? Город мне – точно тюрьма.
Кто же заклятью неволи Скучные стены обрёк? Снова ль метаться от боли? Славить ли скудный порок?
Ждать ли? Но сердце устало Горько томиться и ждать. То, что когда-то пылало, Может ли снова пылать?
«Венком из руты увенчали…»
Венком из руты увенчали Меня суровые печали, – И охладела мысль моя, В душе смирилася тревога, Сужу отчётливо и строго, Моей неправды не тая.
Не поклоняюсь я иному, Ни богу доброму, ни злому, Но и не спорю тщетно с ним: Творцу ль сердиться на созданья? Огню ль в минуту угасанья Роптать на пепел и на дым?
Всё благо, – только это тело В грехах и в злобе закоснело, Но есть могила для него, – И смерть бесстрастно я прославлю, И так же всё легко поправлю, Как создал всё из ничего.